Доктор Ахтин - Страница 39

Остаюсь я — холостой бездетный мужчина, без амбиций и без каких-либо прав.

— Я буду работать на полставки.

— Михаил Борисович? — удивленно спрашивает заведующий отделением.

Я вижу облегчение на лице Ларисы и ухмылку на губах Веры Александровны. И отвечаю на немой вопрос Леонида Максимовича:

— Я ведь и по времени буду работать до двенадцати часов, следовательно, в оставшееся время у меня будет возможность заработать деньги в другом месте.

— Ну, что ж, так и решим, — пожимает плечами Леонид Максимович. Ему, по большому счету, все равно, кто будет работать на полставки — главное, что его никто не трогает, и его зарплата никоим образом не пострадает.

Когда заведующий выходит из ординаторской, и женщины тоже быстро исчезают, якобы, по своим делам, я задумчиво смотрю в окно — все, что ни делается в этом мире, все к лучшему. Я теперь буду иметь больше времени, чтобы быстрее приблизиться к Тростниковым Полям. Кроме того, это будет продолжаться недолго — скоро Вера Александровна сядет за руль своей новенькой «субару». Ну, а деньги, этот бумажный мусор, который можно обменять на материальные блага, сейчас для меня не играют важной роли. На моем пути к Тростниковым Полям уже виден далекий свет во тьме ночного леса.

8

За окном стемнело. Я сижу в сумерках своей комнаты и смотрю на телефон. Я хочу позвонить, и это желание подталкивает меня взять трубку и набрать номер, хотя рациональная часть сознания говорит о нелогичности этого поступка.

— Здравствуйте, Мария Давидовна, — говорю я в трубку.

— Нет, ничего не случилось, просто хотел услышать ваш голос.

— Да, понимаю, что вы заняты, извините, что побеспокоил.

Я кладу трубку на рычаг и улыбаюсь. По голосу собеседницы я понимаю, что звоню совсем не вовремя. Она занята важным делом, и я знаю, каким. Именно это я и хотел узнать.

Я задаю себе вопрос — почему в моей жизни Мария Давидовна заняла такое важное место? Почему я отрываю часть своего времени для неё? Зачем она мне, когда в моем сердце присутствует только Богиня? Я задаю эти вопросы уже полгода, и каждый раз сам себе отвечаю.

Год назад я сделал все, чтобы наши пути не разошлись. Прошли месяцы, прежде чем, она согласилась поужинать со мной — и этот день для меня стал неким праздником. Середина декабря, снег за окном и мы в ресторане за бокалом вина. Она смотрела на меня настороженно, словно ожидала каждую минуту подвоха или какой-либо опасности. Она говорила о пустяках, и ждала, что я скажу нечто важное. Она отводила глаза, когда понимала, что я слишком пристально заглядываю в них.

Мне стоило больших трудов, чтобы разбить эту ледяную стену. Я был вежлив и галантен. Я говорил о таких вещах, которые никоим образом нельзя было посчитать опасными или навязчивыми. Я пытался стать другом, даже не делая попыток стать ближе.

В первый вечер мы говорили о классиках мировой литературы. И я был приятно удивлен тем, что она прекрасно владеет предметом. Конечно, ей нравились те авторы, которых я не воспринимал, как писателей, но — я кивал и поддерживал её. Она развивала свои мысли о величии некоторых мастеров русской словесности, а я поддакивал. Она рисовала исторические картины, на фоне которых раскрывался талант этих мастеров, а я удивленно восторгался.

В целом, весь вечер говорила Мария Давидовна, словно она пыталась спрятаться за словами от меня.

Потом еще встречи, и снова разговоры, когда говорила не только она, но и я. Несколько раз она отвергала мои приглашения, но — я терпелив и настойчив. Если не ресторан, то в театр. Если не в драматический театр, то — в оперный. К февралю она улыбалась, увидев меня, и непринужденно говорила о всяких пустяках, и не только.

Мне нравилось общаться с Марией. За глаза я так её называл, а в общении — только по имени-отчеству. Наши отношения высокоинтеллектуальны, и именно это мне нравилось. Я не уверен, что и Мария так думала, но, во всяком случае, она ни разу не дала мне повода подумать по-другому. Ни в словах, ни в делах, ни в глазах, я ни разу не заметил желания как-то изменить сложившуюся ситуацию.

И чего я ни в коем случая не пытался делать — я ни разу не заговорил с ней о том, что было летом две тысячи шестого. Ни сейчас, ни ранее, — я не спрашивал об убийце, который убивал наркоманов год назад. Я не спрашивал, чем она занимается сейчас.

Я все видел в глазах.

Слова были лишними.

Так почему же я пытаюсь стать другом этой женщине?

Еще год назад я увидел то, что её ожидает. Проблема уже с ней, — еще незаметная и достаточно медленно прогрессирующая, но неумолимая. И еще — я увидел в её глазах и свою судьбу.

Наши тени уже переплетены, наши имена уже написаны в книге судеб, наши души уже соприкоснулись сознаниями.

Я — для неё, она — для меня.

Я смотрю на часы. Время пришло.

Я собираю приготовленные предметы в сумку и иду к двери.

Ночь меня радует. На улицах тихо и безлюдно. Всего три дня назад умерла девочка, а город снова научился бояться. Родители, ни под какими предлогами, не отпускают своих дочерей из дома в ночное время суток. Сами взрослые тоже не задерживаются на улицах. Можно было ожидать, что увеличится количество милицейских патрулей и добровольных помощников милиции, но — в органах правопорядка, видимо, еще не поняли, что я вернулся.

Я терпеливо жду, сидя на корточках в густой траве центральной аллеи города. Ветерок шелестит листьями лип над моей головой. Редкие автомобили, проезжая мимо, освещают фарами невысокий кустарник, который скрывает пешеходную дорожку аллеи.