Доктор Ахтин - Страница 61

Диктор стала рассказывать очередной ужасный случай из столичной жизни, а Мария Давидовна, сделав логичные и правильные выводы, побледнела.

Если раньше у неё еще были сомнения, то теперь все встало на свои места.

Она, Мария Давидовна Гринберг, разумная женщина, психиатр с многолетним стажем, ждет, когда серийный убийца-маньяк придет и избавит от смертельной болезни. Сложив эти мысли в своей голове, она истерически засмеялась. И только горячий чай, выплеснувшийся на ногу, остановил этот всплеск эмоций.

Она стерла жидкость с ноги краем домашнего халата и пошла на кухню. Там, в дальнем шкафчике у неё спрятана бутылка коньяка. Она посмотрела на бутылку, откупорила её и щедро плеснула в стакан.

Мария Давидовна твердо решила, что неважно кто поможет ей — пусть даже это будет черт из преисподней. Пусть это будет серийный убийца, который может даже в эту минуту кого-то лишает жизни. В данный момент Марию Давидовну интересовала её жизнь и здоровье.

Выпив залпом первые полстакана, и залив таким способом свою совесть, она вернулась с бутылкой к телевизору.

Надеяться и ждать. Ничего другого ей не оставалось.

33

Я звоню в дверь. Я знаю, что меня ждут в любое время. Сейчас уже ночь — большая стрелка на часах приближается к цифре 2.

Сегодня двадцать первое августа две тысячи седьмого.

За дверью слышны шаги, затем громкий звук, словно что-то упало. И дверь открывается.

Мария Давидовна пьяна. Я с улыбкой смотрю на выражение лица женщины.

— А, Парашистай, заходи, — говорит она, делая рукой приглашающий жест и отходя в сторону. При этом она чуть не падает, но, схватившись за дверь, сохраняет равновесие.

Я вхожу. Однокомнатная квартира одинокой женщины. Кухня, совмещенный санузел и комната. Я могу увидеть все, даже не заходя в каждое помещение.

— Ну, уже проходи, Михаил Борисович, — говорит позади меня Мария Давидовна, — я тебя жду, жду, а ты пришел и стоишь, как пень.

Я прохожу в комнату и сажусь на стул. На журнальном столике у включенного телевизора пустая бутылка коньяка. Пустой стакан лежит на ковре у дивана.

— Что смотришь? — агрессивно говорит женщина, неуверенно подойдя к дивану и сев на него. — Ну, выпила немного, но на то есть причина.

— И какая?

Она смотрит на меня и четко говорит:

— Друг у меня был. Хороший человек, которому я верила, несмотря ни на что, а вот теперь оказывается, что он — маньяк и серийный убийца.

— Серьезная причина, — киваю я. И продолжаю:

— Давайте, Мария Давидовна, я сделаю то, что нужно. Снимите халат с плеч и ложитесь на диван.

— Ничего я тебе не дам, маньяк проклятый, — говорит она и неуверенными движениями стягивает халат с плеч, — за что людей убивал, зачем резал их, скотина ты, ублюдок и гад, — продолжает она изливать свои пьяные мысли, укладываясь спиной на диван.

Я смотрю в глаза, где в пьяном омуте застыли слезы.

Я смотрю на грудь, которую она доверчиво обнажила передо мной.

— Руки поднимите вверх, Мария Давидовна.

Она делает это и, лежа в этой позе, говорит:

— В такой позе я — кА. Ты тоже заберешь мою кА?

Справа изменения в молочной железе уже видны — грудь справа больше, лимонная корка над соском, который подтянут вверх. Опухоль растет значительно быстрее, чем можно было бы ожидать. Заглянув в правую подмышечную область, я вижу неровность. Протянув левую руку, я прикасаюсь к этому месту.

Мария Давидовна вздрагивает, но ничего не говорит.

Я сжимаю правой рукой молочную железу, а левую оставляю в подмышечной области. Опухоль не так уж велика, как я думал. Да, подмышечный лимфатический узел уже среагировал, но это все. Дальше метастазов нигде нет.

Я улыбаюсь, — все получится.

Я сдавливаю опухоль и подмышечный узел, окружив их силой своего сознания со всех сторон, и убиваю размножающиеся раковые клетки. Это происходит не быстро — я в своем сознании вижу, как трехмерное изображение опухоли медленно начинает распадаться на части, как разрушаются мелкие сосуды, как серая жидкость смешивается с красной, как рвутся нити лимфатических сосудов, по которым частички опухоли могли бы уйти в другое место организма.

Я усиливаю нажим, заставляя опухоль умирать быстрее. Мне не нужно, чтобы раковые клетки смогли избежать гибели — я не могу перекрыть все пути к отступлению, и мне бы не хотелось, чтобы даже единичные раковые клетки выжили.

Я убеждаюсь, что опухоль до последней клетки полностью мертва и возвращаюсь сознанием к Марии Давидовне.

Она лежит и смотрит на меня. Глаза абсолютно трезвые, руки лежат над головой. Она вытерпела сильную боль и даже не попыталась остановить меня, словно знала, что я делаю. Я смотрю на грудь — из правого соска выделилось немного зеленоватой жидкости, молочная железа чуть сжалась.

Я убираю руки.

— Все, Мария Давидовна.

Я встаю, чтобы уйти.

— Спасибо, — говорит она тихо.

— На здоровье, — киваю я, — завтра вам, Мария Давидовна, будет очень плохо — высокая температура, рвота, и так далее, но вы сильная, вы справитесь.

Я уже почти выхожу из комнаты, когда она то ли спрашивает, то ли утверждает:

— Парашистай, убийств ведь больше не будет?!

Я ничего не отвечаю.

Закрыв за собой дверь её квартиры, я как бы отрезаю от себя этот отрезок жизни. Что бы ни было дальше, Мария Давидовна останется в моей жизни светлым пятном.

34

Я снова рисую, но теперь уже не портреты. Богиня пребывает в своем мире, окруженная «кА» жертв. Мои рисунки ей уже не нужны. Себя я рисовал последние дня три, а сейчас я рисую будущее. Я знаю его, и это грустно.