— Стань одним из нас, и ты обретешь её.
— Прими это, как неизбежность.
— Только, когда твои ноги станут корнями, а руки — листьями.
Но я иду, не останавливаясь, потому что знаю, — замедлив шаг и присев на землю, я останусь здесь и не найду Богиню. Я еще не готов к тому, чтобы быть далеко от неё.
Земля под ногами рыхлая и темная. Мягкая настолько, что я иногда проваливаюсь в неё, и это ощущение — не сопротивляйся — заставляет меня судорожно пытаться освободится из плена. Темная до черноты, словно мертвая кровь, давно впитавшаяся в землю, покрывает все пространств под ногами. Порой у меня возникает чувство, что и моя кровь медленно уходит из меня, оставляя темно-красную полосу позади. Я боюсь обернуться, хотя знаю, что за моей спиной листья тростника с шелестом смыкаются, отрезая меня от земли и от неба.
Я не знаю, сколько иду. Времени здесь нет, хотя в моем сознании есть знание: я не помню, как я оказался здесь, и я уверен, что мой путь не завершится никогда. Тростниковые Поля однообразно-бесконечны, и найти здесь Богиню кажется мне абсолютно нереальным делом.
Однако я иду, — с мыслями о Богине и с молитвой в сердце.
И, когда в очередной раз раздвинув стебли, чтобы сделать шаг, я вижу открытый участок, — я радуюсь.
Пустой круглый участок, окруженный тростником со всех сторон. Чему тут радоваться, но я, как ребенок, разрываю тишину своим криком:
— Богиня, я здесь!
Ничего не произошло. Сразу вслед за моим криком вернулась тишина.
Я иду в центр этого участка. Там, — я вижу это издалека, — яма. Когда подхожу ближе, вижу, что это широкий колодец. Края его неровные, местами осыпавшиеся, чуть ниже мелкий кустарник свисает в бездну, ухватившись за землю корнями.
Если вдруг мне захочется, я не смогу перепрыгнуть это отверстие в земле.
Колодец зияет своей чернотой. Заглянув в него, я ничего не вижу, но сразу понимаю, что теперь у меня есть выбор.
Если я не могу найти Богиню в Тростниковых Полях, значит, еще рано я сюда пришел. Здесь для меня нет места.
Я улыбаюсь.
Я падаю в бездну.
Абсолютно безмолвной тенью во мрак неизвестности.
Без сожаления оставив Тростниковые Поля.
Мое тело, которое я наполовину не чувствую, переворачивают на бок. Там, где ноги, ничего нет, хотя понимаю, что должно быть, — я только что долго шел и смотрел вниз на свои ноги перед каждым шагом.
Прежде чем открыть глаза, я слушаю.
Шорох сминаемой ткани и еле слышный голос, напевающий о миллионе алых роз.
Мое тело снова переворачивают на другой бок, и вот теперь я еще отчетливее понимаю, что абсолютно не чувствую свою нижнюю часть. Туловище и руки при мне, а все что ниже — отсутствует.
Снова шорох ткани под ту же мелодию, — и тело возвращается на спину.
Я пытаюсь вспомнить, что же было до моего длинного пути в Тростниковых Полях. Мысли в голове, смешавшись, как льдины в ледоход, нагромождаются друг на друга, перебирая полезную и бесполезную информацию в памяти. В хаосе моего сознания шорох тростниковых листьев и запах окровавленной земли мешается со звенящим звуком удара и глазами Богини, которая смотрит на меня мудрыми глазами вечности. Я сознаю, что вечный вечерний полумрак уступил место яркому солнцу, от которого я не могу спрятаться, — даже сквозь закрытые глаза светило обжигает глаза.
Вычленив в памяти последнее событие в моей жизни, я открываю глаза. Совсем чуть-чуть, только, чтобы увидеть окружающий мир, и не видеть ненавистное солнце.
На потолке лампа дневного света.
Женщина. В синем костюме.
Я вижу лицо — ухмылка на губах, мерзость в глазах, которые смотрят на мое тело.
Переместив взгляд, я вижу руку в перчатке. Рука держит мой член. Я понимаю, что сейчас член похож на чужеродный вырост из организма. Я его не чувствую, словно это образование не из моего организма.
Я хочу сказать, но только хрипящий звук из горла и сильная боль, словно оно обожжено кипятком.
Женщина тоже слышит звук и поворачивает лицо в сторону моего лица.
Наши взгляды встречаются.
Я вижу, как резко бледнеет лицо. Она отпрыгивает от меня и быстро выбегает из комнаты, громко захлопнув за собой дверь.
И только теперь я смотрю по сторонам. Повернуть голову страшно, — я не уверен, что смогу это сделать. Если вдруг окажется, что я вообще не могу двигаться — только глазами — то будет очень грустно. Я думаю о том, что, может, я зря оставил Тростниковые Поля, может, надо было еще поискать Богиню, может, я был недостаточно терпелив.
Белые стены. Белоснежный потолок. Боковым зрением я вижу справа от себя какой-то предмет, и любопытство преодолевает страх. Чуть повернув голову, я смотрю на тумбочку — её коричневая поверхность пуста.
Я лежу на кровати в почти пустой комнате.
Моё тело полностью обнажено.
Я вижу свои ноги, но и только — я совсем не чувствую их. Как бы я не пытался пошевелить пальцами ног, ничего не происходит.
Тем не менее, когда слышу приближающиеся быстрые шаги, и дверь открывается, я улыбаюсь.
Мужчина в белом халате. За его спиной женщина в синем костюме. Спокойное, я бы даже сказал, равнодушное лицо у доктора, стоящего надо мной. Он смотрит на меня и говорит с некоторым удивлением в голосе:
— Смотри-ка, ты, очухался!
Он светит мне в глаз маленьким фонариком, и я инстинктивно зажмуриваюсь, пытаясь спрятаться от пронзающего мозг луча. Но он разводит рукой моё веко и проникает лучом в глаз.
— Слышишь меня? — спрашивает доктор, убрав фонарик. — Если не можешь сказать, моргни.