Доктор Ахтин - Страница 9


К оглавлению

9

— Ну, а что, — говорит Лариса, — девушка спокойная и разумная, хозяйка плохая, потому что постоянно пропадает на работе, так научится, когда семья будет.

Моя собеседница откровенно улыбается, глядя на меня. Роль снохи ей явно нравится. Года два назад она женила Анатолия Сергеевича из лаборатории и теперь частенько заводила со мной подобные разговоры.

Я, задумчиво глядя в окно, неопределенно сказал:

— Умная девушка Лида. Прекрасный специалист и плохая хозяйка.

Я ушел из курилки с прежними мыслями — отвлечься если и удалось, то только на мгновение. Разговоры о женитьбе для меня пусты и бессмысленны, — та единственная женщина, которой я готов посвятить всего себя, ждет меня дома.

8

Смерть прозаична. Независимо от причины. Даже героическая смерть на глазах сотен людей и во имя этих людей, всего лишь переход человеческого тела из одного состояния в другое. И при этом восхищенные поступком люди поют хвалу умершему, поэты, не отходя от могилы, слагают стихи, похожие на песни, — и все с затаенной радостью думают, что это не их тело сейчас лежит в земле. И пусть они не совершили подвиг, воспевающий героя в веках, — он там, а они здесь.

А уж одинокая смерть, когда ты один на один с вечностью, проста и незатейлива — как бы человек не хотел жить, он ничего не может сделать против тех обстоятельств, которые приводят к смерти. И в этой безысходности самая главная простота. Осознание наступающей смерти успокаивает больше, чем десять психотерапевтов, пытающихся вылечить танатофобию. Примирившись с действительностью, умирающий приходит в согласие с собой, и на лице его застывает умиротворенное выражение.

Мгновенная смерть, когда человек даже не успевает понять, что произошло, тоже достаточно прозаична. Вдруг жизнедеятельность организма прекращается, и за те несколько секунд, пока еще продолжаются мыслительные процессы в головном мозгу, человек только успевает удивиться. Иногда успевает испугаться, но редко и, как правило, пугается не смерти, а неожиданной ситуации, что возникла перед ним. Это выражение лица мне больше всего нравится: в открытых глазах легко читается вопрос — и что же это за хренотень такая? И почему вдруг боль, когда в моей жизни все так прекрасно?

Смотреть в такие глаза я могу долго, они, как мерцающий огонек свечи, завораживают.

И совершенно отвратительно, когда смерть приходит в мучениях. Довольно неприятно видеть искаженное болью лицо и в глазах мольба к смерти, чтобы избавление пришло как можно быстрее. Прекрасно, что такое я видел только несколько раз. И мне не хочется увидеть это снова.

Размышляя о прозаичности смерти, я сижу в своей комнате, освещенной одинокой свечой, и рисую.

Рисую, конечно же, её. Мое видение, что когда-то было прекрасной женщиной. Я все помню, — я вглядываюсь в то, как она двигается, и не верю, что это моя безумная бессонница.

Моё безумно обожаемое отсутствие сна.

Я не сплю, и в этом вижу свое предназначение.

Я помню, и в этом истина.

Карандаш в последний раз касается бумаги, и — я вглядываюсь в прекрасный лик, подмигивающий мне. Она в движении. Чуть улыбаясь, она слегка касается рукой своей щеки, словно вспоминая, как я целовал её. И мне показывает место, как будто приглашает повторить. Игриво правым глазом подмигивает, и, взмахнув своею головой, отбрасывает волосы назад.

Я счастлив.

Время для меня застыло ночною темнотой, что бесконечна — когда увижу солнце, я прокляну его.

Смерть ужасно и безысходно прозаична. Особенно для тех, кто любит. Я не могу принять абсолютное отсутствие возлюбленной. Я рисую её только живой, и в отношении Богини для меня нет осознания того, что смерть возможна. Она живая на моих рисунках, и я живу лишь для неё.

Повесив рисунок на стену, я смотрю, как изменяется её красота. За последние три года, она стала красива той женской красотой, что приходит с возрастом. Округляющееся лицо с еле заметными ямочками на щеках, улыбка, в которой легко читается любовь, осознание в глазах того, что она любима. Густые волосы слегка скрывают прекрасные изгибы шеи.

Застывшим взглядом, я смотрю на то, что происходит с нею и со мной.

Я жду.

И пусть придет утро — неизбежен приход проклятого солнца — я уверен в том, что ночь придет снова. Я встречусь с ней совсем скоро, и — посвящу ей очередную жертву. Которая уже выбрана. Принесенная для неё жертва станет еще одним шагом к вечности.

Я смотрю в глаза Богини на рисунке и вижу там благословение.

И, благословленный, я закрываю ладонью огонь свечи.

9

Старший следователь Областного Следственного управления капитан Вилентьев сидел за столом и рассматривал фотографии. Два набора снимков, одновременно разных и таких похожих в мелочах. На первых — молодой длинноволосый парень в джинсах и окровавленной майке. Узкое лицо с признаками душевной ущербности. Типичный «дебил». На вторых снимках — худой парень с короткими светлыми волосами, острыми чертами лица. И кроме как «худой», его не назовешь. У Вилентьева давно выработалась привычка давать людям и трупам клички — так ему было легче и удобнее: коротким словом он называл живое или уже не живое тело, которое становилось предметом его следственных действий, и, как реально существующий человек, почти не воспринималось.

Что у них было общего? Трупы «дебил» и «худой» были героиновыми наркоманами. Оба ВИЧ инфицированные. Оба убиты ударом ножа в надключичную область. Причем, «дебил» мог бы оказать сопротивление убийце, например, попытавшись уклониться от удара. Но, судя по всему, ни «дебил», ни «худой» не сопротивлялись.

9