Доктор Ахтин - Страница 44

— Пятое. Наш Парашистай — шизофреник. До этого важного события в его жизни, он был нормальным человеком, а после был дебют шизофрении. Как он проявился и попал ли он в поле зрения психиатров, я не знаю, но в этом направлении надо искать. Если он каким-то образом избежал контакта с психиатрической службой, значит, можно предположить, что шизофрения у него вялотекущая. В этом случае, заметить это очень трудно, а порой и невозможно. Он живет в своем больном воображении, и, тем не менее, достаточно адаптирован для жизни среди людей — я думаю, люди, с которыми он работает, даже не замечают того, что он болен.

Мария Давидовна смотрела, как внимательно слушает Иван Викторович, который периодически делал пометки в своем блокноте.

— Шестое. Мертвое тело близкого человека он сохранил. Как это у него получилось, я даже не могу предположить. Вы, Иван Викторович, прекрасно знаете, что смерть любого человека практически невозможно скрыть от общества. Но — давайте будем исходить из того, что это ему удалось. И тут возникает масса вопросов — где тело? Если он его похоронил, зачем эти ритуальные убийства? Если где-то хранит, то, как он сохраняет тело от естественного разложения? И здесь мы возвращаемся к пункту второму — имея медицинское образование, он может знать, как сохранить тело.

Мария Давидовна перевела дыхание, сделала глоток чуть теплого кофе и продолжила:

— Я порылась в литературе. Не думаю, что Парашистай стал выполнять древнеегипетский процесс мумификации, описанный Геродотом и другими античными авторами, — достаточно сложно и трудоемко. Скорее всего, он использовал формалин. Вам, Иван Викторович, нужно попытаться выяснить, не было ли кражи достаточно большого количества формалина из тех мест, где его много. Например, кафедра анатомии медицинской академии, — Мария Давидовна замолчала на мгновение, проследив, чтобы слушатель точно записал её слова.

— Итак, мы предположили, что Парашистай где-то держит труп близкого ему человека. Далее, он приносит дары своей мумии, чтобы ей было удобно в загробной жизни. И жертвы две тысячи четвертого и пятого годов были случайными — он, я думаю, толком не знал, что нужно делать, но, — Мария Давидовна подняла указательный палец вверх, акцентируя значение сказанных слов, — шизофрения прогрессирует и подсказывает ему, что надо делать. Он что-то находит в глазах жертв, что-то понятное только ему, и начинает выдавливать их у жертв. Я думаю, он их тоже сохраняет. Как умный человек, он понимает, что его могут поймать, и делает все, чтобы этого не произошло, наводя нас на ложный след.

— Умный и дальновидный шизофреник? Мария Давидовна, а вы не преувеличиваете? — голосом полным скепсиса, спросил Иван Викторович.

— Нет, — покачала головой психиатр, — шизофреники, как правило, очень умные люди, просто мы этого понять не можем, или не хотим. Я могу продолжать?

— Да, конечно.

— Седьмое. В этом году он начал собирать жертвенные органы — печень, желудок, легкие и кишечник. У древних египтян сохранялись органы умершего человека. Я думаю, Парашистай тоже сохранил органы своей мумии, но, кроме этого, его больное сознание решило собирать органы других людей. Так, как он берет по одному органу, значит, впереди еще два убийства.

— А потом? — настороженно спросил Вилентьев.

— Или в этом году больше не будет убийств, или Парашистай закончит на этом совсем — обеспечив всем необходимым свою мумию, он успокоится.

— А вы, Мария Давидовна, сами верите в свои последние слова?

— Нет, — покачала головой женщина, — честно сказать, я не знаю, что будет дальше. Но, если я права в отношении шизофрении, то Парашистай ни в коем случае не остановится.

Она, протянув руку, взяла кружку с холодным кофе и выпила его. Задумчиво глядя в окно, она медленно сказала:

— Мне жаль его. Он живет в своем мире, не осознавая, что болен. И он страдает.

— Вы кого-то подозреваете, Мария Давидовна? — деловито спросил Иван Викторович.

— Нет, — вздохнула женщина.

Когда Вилентьев вышел, она прошептала — молчи, полезнее это, чем тефтеф — и впервые подумала, что, возможно, она тоже сходит с ума. Кроме того, что ей приходилось думать об убийце, прибавилась еще одна проблема, думать о которой категорически не хотелось, но — ужас понимания своего возможного будущего медленно вползал в её сознание.

14

Я прихожу на работу вовремя. В ординаторской Вера Александровна, сидя за своим столом, что-то еле слышно напевает. Вчера она сдала теоретический экзамен на водительские права, а сегодня днем она пойдет сдавать вождение. Она уверена в себе, и — её подарок уже стоит на стоянке по соседству с домом.

Лариса у зеркала подводит глаза, пытаясь спрятать мешки под ними — тошнота изматывает её, мешая спокойно спать ночью и жить днем. Иногда, в минуты ночного безмолвия, она проклинает плод в своем животе, благодаря которому она не может спать и есть. Но днем, понимая кощунство таких мыслей, она вспоминает молитвы, которым учила мама в детстве.

Я переодеваюсь и иду в 301 палату, заглядывая по пути в другие мои палаты. В 302 — без изменений, три женщины с обычными заболеваниями. А в 303-ей слева у стены новый пациент. К нему я зайду позже.

Сейчас в 301-ой палате всего две пациентки, но из-за больной Мамалыгиной создается ощущение тесноты в помещении. Я смотрю на толстое тело, сидящее на кровати.

— Как вы себя сегодня чувствуйте?

— Значительно лучше, — отвечает женщина и отводит глаза в сторону.

Я вижу, что на тумбочке стало заметно меньше пищи — исчез кусок вареной курицы, полпалки копченой колбасы, и полбатона.