Я с удовольствием смотрю фильм, в котором человек, будучи Богом, осознал себя им только тогда, когда пережил процесс умирания. И, осознав свою божественность, он прожил жизнь так, словно недостоин этой участи — быть Богом.
Когда снова свет освещает лицо Марии Давидовны, я вижу следы слез на щеках. Я встаю, протягиваю ей руку, и мы уходим из кинотеатра.
— Как вы думайте, Михаил Борисович, такие люди, как отец Анатолий, реально существуют или это выдумка режиссера? — спрашивает Мария Давидовна, когда мы идем в сторону её дома.
— Такие люди есть, — говорю я коротко.
— Вы их знаете?
Я пожимаю плечами в ответ, и ничего не говорю.
— Как часто вы, Михаил Борисович, делаете то, что вы сделали для Оксаны?
Я знаю, что она интересуется мною. Она нашла Оксану и узнала о моих способностях. И я не удивляюсь этому. Скорее всего, она не так много поняла из того, что ей рассказала девочка, потому что Оксана сама не понимает многого.
— Очень нечасто, — отвечаю я.
Мы подошли к подъезду дома, где на двенадцатом этаже живет Мария Давидовна. Она подходит к двери и открывает её. Когда она поворачивается и хочет сказать, что она была бы рада пригласить меня на чашку чая, но я не даю произнести эти слова, и, вежливо улыбаясь, говорю, что благодарен за прекрасный вечер в её обществе.
Я знаю, что она смотрит мне в спину и в глазах можно увидеть массу противоречивых чувств — от удивления и восхищения до подозрения и страха. И где-то в дальних тайниках сознания уже зреет любовь.
Я прихожу домой, подношу горящую спичку к свече и, достав лист бумаги, рисую первый и единственный портрет Марии. Я рисую её такой, какой запомнил в зале кинотеатра после просмотра фильма — с высохшей дорожкой слез на щеках и пониманием в глазах.
Иван Викторович Вилентьев курил и смотрел в окно. Как бы ни хотелось это признавать, но Мария Давидовна оказалась права.
Парашистай вернулся.
Двое убитых парней на центральной улице города подтвердили это. Он сам выезжал на место преступления и смотрел на трупы. Один из них был разрезан, как девочка — первая из убитых жертв в этом году. Иван Викторович снова прокрутил в голове свои впечатления от увиденного: пьяные парни явно не оказали сопротивления убийце, один просто был убит, а у второго Парашистай выдавил глаза и, разрезав живот, извлек желудок. Все, как и говорила Мария Давидовна.
Глубоко затянувшись, Иван Викторович закашлялся. Затушив сигарету в пепельнице, он вернулся к столу и сел. Перед ним лежало дело Парашистая, поднятое из архива. Он прекрасно помнил последний разговор с Марией Давидовной, он услышал и запомнил её слова о психологическом портрете убийцы, но — на тот момент он не хотел верить, что Парашистай снова убивает.
Иван Викторович взял материалы дела и пошел в кабинет психиатра Марии Давидовны Гринберг. Негромко стукнув в дверь и дождавшись разрешения, он вошел. Увидев, что она разливает кофе в две чашки, он удивленно спросил:
— Вы меня ждали?
Женщина кивнула и улыбнулась ему:
— Я знала, что после очередного убийства вы придете. Вам сахар в кофе положить?
— Да, — сказал Иван Викторович и сел за стол. Размешав сахар в кружке, он сделал глоток и поднял глаза на Марию:
— Хорошо! Очень вкусно. Почему вы раньше меня не угощали кофе?
Мария Давидовна пожала плечами и ничего не сказала. Она, будучи мудрой женщиной и хорошим психологом, знала, когда нужно говорить, а где лучше промолчать.
— Вы, Мария Давидовна, насколько я помню, что-то говорили о психологическом портрете Парашистая? Если можно, то я бы хотел услышать ваше мнение об этом.
Мария Давидовна посмотрела на сидящего напротив коллегу, который снова опустил глаза, и вздохнула — даже если мужчина признал правоту женщины, то это еще не значит, что он признал её превосходство.
— Да, еще в прошлом году я долго думала над этим вопросом. Теперь, после новых убийств, я внесла некоторые коррективы, но принципиально ничего не изменилось.
Она взяла приготовленную бумажку со стола и, периодически заглядывая в неё, продолжила:
— Первое. Это мужчина. Тут у нас вопросов не возникает.
— Второе. Этот человек имеет отношение к медицине. Не знаю, какое точно — врач он, или медбрат, а может способный умный санитар — не важно. Главное, он знаком с анатомией человека и с медицинскими инструментами. Также, надо учитывать то, что в прошлом году, когда убивал ВИЧ-инфицированных, он каким-то образом получал служебную информацию о них. А это проще всего сделать, когда ты медицинский работник.
— Третье. Последние годы он живет один. А, может, он всегда жил один, но я больше склоняюсь к первому. Судя по всему, он должен быть замкнутым и осторожным человеком. Я думаю, он редко идет на контакт с людьми, как правило, только по работе, и никаких знакомств и общения с людьми во внешнем мире. Наш убийца — среднестатистическая личность, незаметная в толпе. С таким человеком столкнешься, и не поймешь, кто перед тобой. И наш убийца — очень умный человек. Он продумывает свои действия на несколько шагов вперед. Он тщательно готовится к убийству, продумывая место, время и пути отхода. Он не оставляет следов или оставляет те улики, которые ведут нас по ложному следу.
Мария Давидовна, мудро сказала «нас», хотя думала иначе.
— Четвертое. В его жизни произошло какое-то важное событие, которое изменило его. Я бы даже сказала, — послужило пусковым механизмом. Что конкретно произошло, я могу только догадываться, но думаю, что это была смерть близкого человека. Здесь тоже масса вариантов — мама, друг, брат, любимая женщина и так далее. По большому счету, неважно, кто это был. Главное, именно после этого он стал использовать древнеегипетские знания. Парашистай убивает во имя и для этого близкого человека.